Форум » Обо всем понемножку » Жалуемся (продолжение) » Ответить
Жалуемся (продолжение)
Шмоня: Предлагаю в этой теме плакаться в жилетку. Пожалуешься - и легче становится Вот, хочу пожаловаться. Есть у меня любимые солнечные очки, настоящие TRUSSARDI, стоят кучу денег. И вдруг что-то случилось, стекла покрылись какими-то точками, как воск расплавленный и застывший. Че тока я ни делала, и мистером мускулом, и фэйри, и спец.жидкостью для стекол. Ничего Причем, ногтями эти хреновины стираются, но при этом царапается пластик. Так что пропали очки
Бульф: Tonic пишет: из семьи Элизы Хитрово...выходит антикварный... Ой, это ж знаменитая дворянская фамилия! Мне сразу вспоминается: Самуил Маршак. … "Дочь камергера Хитрово Была хозяйкой дома, Его не знал я самого, А дочка мне знакома". Неужели Вы тоже этой знаменитой дворянской фамилии? Не дочь камергера, а, скажем, правнучка?
Tonic: Лена, я - их приемная прапра (ну и еще наверное несколько "пра") внучка Мой отчим меня удочерил. Поэтому я теперь как бы тоже "дочь камергера Хитрово"
Oxy: Батюшка не разрешил моему сыну носить крестик мамы.
Борян: не знаю про крестики, а вот про фамилию скажу..у меня одноклассница была - Майя ДРУЧКОВА.... ну не пёрло ей с такой фамилией, хоть тресни!!!!! взяла она себе девичью фамилию бабушки, не поверите - и замуж удачно вышла и работу хорошую нашла
Бульф: Tonic пишет: Мой отчим меня удочерил. Поэтому я теперь как бы тоже "дочь камергера Хитрово" Класс! а отчим - камергер? Тоня, а знаете, что Хитрово - старинный дворянский род, ведущий своё происхождение от Эду-хана по прозвищу Сильно-Хитр, въехавшего в конце XIV века из Золотой Орды в Рязанское княжество и принявшего крещение под именем Андрей? Сильно-хитр! - это сильно!
Tonic: Лена, он по одной из ветвей - родственник или потомок (история умалчивает) Элизы Хитрово... Дома был даже медальон с вензелем Элизы... Но и медальон и фамильные серьги белого золота с сапфирами в обрамлении бриллиантов сперли в больнице, когда тетя умерла... ее по скорой увезли - не до серег было... А так даже память не осталась - это единственные украшения, которые она носила ... Фамилия у отчима - Кравцов. Был даже такой декабрист... но имеет ли отчим и к нему отношение - неизвестно. Из родни почти никого не осталось...((( Последний раз я была у них в Питере на улице Марата, 2, когда мне было 14 лет...
Борян: Tonic пишет: на улице Марата, 2, вау!!!! это центр города!!!!!!!!!!угол Невского!!
Бульф: Tonic пишет: родственник или потомок (история умалчивает) Элизы Хитрово... Только почему - Элизы, на французский манер? Мне кажется, в роду Хитрово была Елизавета... Наверное, это она...
Tonic: Борян, да-да... вторая улица от Московского вокзала. Огромная квартира, ставшая коммуналкой... Комод старинный... помню, как сейчас... бабушка подарила мне тогда 2 веера японских настоящих прошлого века(черного дерева и сандалового)... ничего уже не осталось - они были хрупкие, а я все таки еще не осознавала, что это -антиквариат...
Tonic: Лена, да - это она. Но, когда ее упоминали, всегда называли - Элиза. На французский или английский манер...
Шмоня: Tonic Обидно, что не у кого узнать все подробно. Мой дед со стороны отца был родственником писателя Короленко (Дети подземелья который), воспитывался в его семье. Когда деда в 37 расстреляли, бабушка - папина мама - срочно вышла замуж и о первом муже забыла все и навсегда. Поэтому спросить не у кого, а было бы интересно
Бульф: Тонечка. тогда вот, всё стихотворение: Только в нём речь идет о московском доме, о Москве... БЫЛЬ-НЕБЫЛИЦА Разговор в парадном подъезде Шли пионеры вчетвером В одно из воскресений, Как вдруг вдали ударил гром И хлынул дождь весенний. От градин, падавших с небес, От молнии и грома Ушли ребята под навес — В подъезд чужого дома. Они сидели у дверей В прохладе и смотрели, Как два потока все быстрей Бежали по панели. Как забурлила в желобах Вода, сбегая с крыши, Как потемнели на столбах Вчерашние афиши... Вошли в подъезд два маляра, Встряхнувшись, точно утки,— Как будто кто-то из ведра Их окатил для шутки. Вошел старик, очки протёр, Запасся папиросой И начал долгий разговор С короткого вопроса: — Вы, верно, жители Москвы? — Да, здешние — с Арбата. — Ну, так не скажете ли вы, Чей этот дом, ребята? — Чей это дом? Который дом? — А тот, где надпись «Гастроном» И на стене газета. — Ничей,— ответил пионер. Другой сказал: — СССР. А третий: — Моссовета. Старик подумал, покурил И не спеша заговорил: — Была владелицей его До вашего рожденья Аделаида Хитрово.— Спросили мальчики: — Чего? Что это значит «Хитрово»? Какое учрежденье? — Не учрежденье, а лицо!— Сказал невозмутимо Старик и выпустил кольцо Махорочного дыма.— Дочь камергера Хитрово Была хозяйкой дома, Его не знал я самого, А дочка мне знакома. К подъезду не пускали нас, Но, озорные дети, С домовладелицей не раз Катались мы в карете. Не на подушках рядом с ней, А сзади — на запятках. Гонял оттуда нас лакей В цилиндре и в перчатках. — Что значит, дедушка, «лакей»? Спросил один из малышей. — А что такое «камергер»?— Спросил постарше пионер. — Лакей господским был слугой, А камергер — вельможей, Но тот, ребята, и другой — Почти одно и то же. У них различье только в том, Что первый был в ливрее, Второй — в мундире золотом, При шпаге, с анненским крестом, С Владимиром на шее. — Зачем он, дедушка, носил, Владимира на шее?..— Один из мальчиков спросил, Смущаясь и краснея. — Не понимаешь? Вот чудак! «Владимир» был отличья знак. «Андрей», «Владимир», «Анна» — Так назывались ордена В России в эти времена...— Сказали дети: — Странно! — А были, дедушка, у вас Медали с орденами? — Нет, я гусей в то время пас В деревне под Ромнами. Мой дед привез меня в Москву И здесь пристроил к мастерству. За это не медали, А тумаки давали!.. Тут грозный громовой удар Сорвался с небосвода. — Ну и гремит!— сказал маляр. Другой сказал: — Природа!.. Казалось, вечер вдруг настал, И стало холоднее, И дождь сильнее захлестал, Прохожих не жалея. Старик подумал, покурил И, помолчав, заговорил: — Итак, опять же про него, Про господина Хитрово. Он был первейшим богачом И дочери в наследство Оставил свой московский дом, Имения и средства. — Да неужель жила она До революции одна В семиэтажном доме — В авторемонтной мастерской, И в парикмахерской мужской, И даже в «Гастрономе»? — Нет, наша барыня жила Не здесь, а за границей. Она полвека провела В Париже или в Ницце, А свой семиэтажный дом Сдавать изволила внаем. Этаж сенатор занимал, Этаж — путейский генерал, Два этажа — княгиня. Еще повыше — мировой, Полковник с матушкой-вдовой, А у него над головой — Фотограф в мезонине. Для нас, людей, был черный ход, А ход парадный — для господ. Хоть нашу братию подчас Людьми не признавали, Но почему-то только нас Людьми и называли. Мой дед арендовал Подвал. Служил он у хозяев. А в «Гастрономе» торговал Тит Титыч Разуваев. Он приезжал на рысаке К семи часам — не позже, И сам держал в одной руке Натянутые вожжи. Имел он знатный капитал И дом на Маросейке. Но сам за кассою считал Потертые копейки. — А чаем торговал Перлов, Фамильным и цветочным!— Сказал один из маляров. Другой ответил: — Точно! — Конфеты были Ландрина, А спички были Лапшина, А банею торговой Владели Сандуновы. Купец Багров имел затон И рыбные заводы. Гонял до Астрахани он По Волге пароходы. Он не ходил, старик Багров, На этих пароходах, И не ловил он осетров В привольных волжских водах. Его плоты сплавлял народ, Его баржи тянул народ, А он подсчитывал доход От всей своей флотилии И самый крупный пароход Назвал своей фамилией. На белых ведрах вдоль бортов, На каждой их семерке, Была фамилия «Багров» — По букве на ведерке. — Тут что-то дедушка, не так: Нет буквы для седьмого! — А вы забыли твердый знак!— Сказал старик сурово.— Два знака в вашем букваре. Теперь не в моде твердый, А был в ходу он при царе, И у Багрова на ведре Он красовался гордо. Была когда-то буква «ять»... Но это — только к слову. Вернуться надо нам опять К покойному Багрову. Скончался он в холерный год, Хоть крепкой был породы, А дети продали завод, Затон и пароходы... — Да что вы, дедушка! Завод Нельзя продать на рынке. Завод — не кресло, не комод, Не шляпа, не ботинки! — Владелец волен был продать Завод кому угодно, И даже в карты проиграть Он мог его свободно. Всё продавали господа: Дома, леса, усадьбы, Дороги, рельсы, поезда,— Лишь выгодно продать бы! Принадлежал иной завод Какой-нибудь компании: На Каме трудится народ, А весь доход — в Германии. Не знали мы, рабочий люд, Кому копили средства. Мы знали с детства только труд И не видали детства. Нам в этот сад закрыт был вход. Цвели в нем розы, лилии. Он был усадьбою господ — Не помню по фамилии... Сад охраняли сторожа. И редко — только летом — В саду гуляла госпожа С племянником-кадетом. Румяный маленький кадет, Как офицерик, был одет. И хвастал перед нами Мундиром с галунами. Мне нынче вспомнился барчук, Хорошенький кадетик, Когда суворовец — мой внук — Прислал мне свой портретик. Ну, мой скромнее не в пример, Растет не по-кадетски. Он тоже будет офицер, Но офицер советский. — А может, выйдет генерал, Коль учится примерно,— Один из маляров сказал. Другой сказал: — Наверно! — А сами, дедушка, в какой Вы обучались школе? — В какой? В сапожной мастерской Сучил я дратву день-деньской И натирал мозоли. Я проходил свой первый класс, Когда гусей в деревне пас. Второй в столице я кончал, Когда кроил я стельки И дочь хозяйскую качал В скрипучей колыбельке. Потом на фабрику пошел, А кончил забастовкой, И уж последнюю из школ Прошел я под винтовкой. Так я учился при царе, Как большинство народа, И сдал экзамен в Октябре Семнадцатого года! Нет среди вас ни одного, Кто знал во время оно Дом камергера Хитрово Или завод Гужона... Да, изменился белый свет За столько зим и столько лет! Мы прожили недаром. Хоть нелегко бывало нам, Идем мы к новым временам И не вернемся к старым! Я не учен. Зато мой внук Проходит полный курс наук. Не забывает он меня И вот что пишет деду: «Пред лагерями на три дня Гостить к тебе приеду. С тобой ловить мы будем щук, Вдвоем поедем в Химки...» Вот он, суворовец — мой внук,— С товарищем на снимке! Прошибла старика слеза, И словно каплей этой Внезапно кончилась гроза. И солнце хлынуло в глаза Струей горячей света.
Sannini: Золото осени пишет: упал крестик. Перетерлась цепочка. Не могу без него, уже лет 15 не снимала... это хорошо , примета хорошая. Возвращать на себя такой крест уже нельзя. Купите новый, или совсем не покупайте.
Татьяна Игоревна: Шмоня пишет: Обидно, что не у кого узнать все подробно. Да, наши родители и деды были вынуждены молчать для безопасности. Документы просто уничтожались, чтобы не было никаких улик, а в архивах искать почти бесполезно, они старались запутать следы. Я делала одну попытку, пришла бумажка, да жили и все. Сделали ли бы услугу платной, многие были бы готовы заплатить.
Tonic: Лена, спасибо за стихотворение... Я его из своего детства не помнила. Сейчас прочитала вслух мужу. Он интересную вещь сказал - видимо, Маршак уже тогда сознавал, что историю перепишут до неузнаваемости. И в стихотворении отразил кусочек истории. По маминой линии были тоже люди известные, но больше известные в советские времена. Один прадед был известным полярным фотографом - Дебабов. Другой работал в самолетостроении - ему вручили один из первых орденов Ленина - за первый самолет... он еще и рисовал хорошо и корзины плел...тоже, правда, мало, что осталось...
L-Buk: Мой рыжий обормот сегодня цапнул маманьку за руку - до крови, когда лапы ему мыла. Нас дома не было. Расстроилась она - ухаживаю, говорит, кормлю, а он... А я ругаюсь - разбаловала она Тимоху. Играет с ним по первому его требованию. А он парень такой... с характером, с харизмой. С ним надо построже.
klodneron: L-Buk Очень жаль маманьку,обидно. Жалуюсь, Баську закрепило,а у Тиши понос, принимаем меры, Тишку еще и вырвало, напоили смектой,спят.
Ольга С: klodneron, не болеть! L-Buk, Тимохе - по наглой рыжей морде.
Золото осени: L-Buk Люд, не расстраивайся. Все бывает. klodneron Выздоравливайте и не болейте больше.
фанта: L-Buk пишет: Мой рыжий обормот сегодня цапнул маманьку за руку - до крови, когда лапы ему мыла. Вот засранец. Маму вашу жалею.
полная версия страницы